Биляна Срблянович - Кузнечики [=Саранча]
г-жа Петрович: Моя дочь работает.
Надежда: И я работаю.
г-жа Петрович: Она врач. Хирург.
Надежда: Да ладно.
г-жа Петрович: Доктор Жанна Петрович.
Вам знаком такой тон, которым говорит госпожа Петрович, и который выводит Надежду из себя? Она не ругается, она не кричит, она даже не рассуждает. Она просто спокойным голосом напоминает об обстоятельствах, которые абсолютно не важны в этот момент, но против которых Надежда не может ничего сделать. Потому что она — не врач. Она гример на телевидении. И хотя это достойная работа, к которой она относится серьезно, и на деньги, которые она зарабатывает, живет скромно, но нормально, но в данный момент этого не достаточно. Больше всего на свете в этот момент Надежда хотела бы крикнуть: «А я старший врач, доктор Надежда Илич, зав. отделением и главврач больницы, в которой ваша дочь работает. И я сейчас ее отпущу с работы». Просто так, холодно и спокойно. Чтобы увидеть выражение лица этой противной женщины. А потом вдруг думает, а почему бы и не сказать? И говорит:
Надежда: А я старший врач, доктор Надежда Илич, зав. отделением и главврач больницы, в которой ваша дочь работает. И я сейчас ее отпущу с работы.
Госпожа Петрович вообще не меняется в лице. Только с тем же выражением удивления смотрит на надежду, которая ликует всего мгновение. Петрович без слов отмахивается от Надежды. Она не хочет иметь дела с ненормальной. Она ничего не говорит, делает пару шагов и смотрит вперед. Но Надежда — не дурочка. Она умная, потому что сейчас разыграла такую сцену. Ей становится неприятно.
Надежда: Не беспокойтесь, вашей дочери ничего не будет. Я… не главврач. Я там не работаю.
У госпожи Петрович не хватает такта.
г-жа Петрович: Это сразу видно.
Надежда: Не хорошо так говорить.
Петрович только пожимает плечами. Вот так стоят эти две женщины, каждая на своем конце жизни и лестницы, и смотрят друг на друга. Госпожа Петрович все-таки решает поднять свой огромный чемодан по крутым ступеням. Не понятно почему, но она так решила. И она начинает его поднимать.
Надежда: Ну, куда вы с этим чемоданом? Закрыто же.
г-жа Петрович: Все равно. Не стоять же ему так, посреди улицы.
Надежда: Какая разница?
г-жа Петрович: Пожалуйста, девушка, не надо больше испытывать мое терпение. Я пожилая женщина. Если хотите, помогите мне, если нет, оставьте меня в покое.
Надежда: Хорошо, подождите. Я помогу.
Надежда тянет чемодан, выбиваясь из сил.
Надежда: Что там у вас?.. Весь ваш гардероб?
Надежде, в конце концов, удается поднять чемодан по ступенькам к входу, к закрытому входу.
Надежда: Вот. И что теперь?
г-жа Петрович: Будем ждать.
Надежда: Чего ждать?
Г-жа Петрович теряет терпение. Выпаливает.
г-жа Петрович: Годо!
Надежда: Кого?
г-жа Петрович: Вы же, девушка, ничего не знаете. Сидите здесь, имейте терпение. Что-нибудь да произойдет.
И действительно что-то происходит. Из дома доносится слабый голосок. Поет бабушка Надежды. Надежда радуется.
Надежда: Слышите? Она здесь!
Надежда прислушивается.
г-жа Петрович: Что?
Надежда: Как «что»?
г-жа Петрович: Я ничего не слышу.
Надежда: Какой же вы сложный человек.
г-жа Петрович: Вы дерзкая и отвратительная.
Надежда: Я дерзкая? Но почему? Что такого страшного я сказала?
Г-жа Петрович смотрит на девушку с глубоким осуждением.
Надежда: И почему вы на меня так смотрите? Чем я вас так страшно обидела?
Г-жа Петрович обиженно отворачивает голову. Бабушка Надежды где-то в глубине квартиры снова начинает напевать. Надежда радуется, нервничает, кричит. Все в одно и то же время.
Надежда: Вот. Вот сейчас! Только не говорите, что не слышите!
Г-жа Петрович действительно ничего не слышит. Может, она немного глуховата, а может, и нечего слышать. Может, Надежда слышит то, что другие не могут слышать. А может, мы, благодаря ей, слышим то, чего вообще нет.
Надежда: Это моя бабушка! Это поет моя бабушка! Слышите?!
Надежда хватает г-жу Петрович за руку, трясет ее. Та пугается, уворачивается.
г-жа Петрович: Что с вами, девушка?!
Надежда ненормальным голосом зовет бабушку.
Надежда: Бабушка! Ба-буш-ка!!!
Пение опять прекращается. Надежда разочарована. А г-жа Петрович, как будто специально, говорит.
г-жа Петрович: Я ничего не слышу.
Да еще и добавляет.
г-жа Петрович: Там никого нет.
Надежда смотрит на эту женщину, стоящую перед ней, и все свое бешенство по отношению к старым людям, и из-за Симича, и из-за своей родной бабушки, которая ведет себя как дух, и из-за самой г-жи Петрович, она выражает так.
Надежда: Вы глупая, потому что старая. А поскольку вы старая, вы умрете.
Надежда уходит. Г-жа Петрович действительно старая, может, немного и глупая, и действительно умрет. Но не хорошо напоминать ей об этом. Поэтому она грустнеет.
г-жа Петрович: Как вам не стыдно!
И Надежде действительно становится стыдно. Она останавливается и не знает, что сказать. Она только смущенно процеживает.
Надежда: Извините.
Г-жа Петрович стоит и ждет. Затем садится на свой чемодан. Слышится раскат грома.
Затемнение
VII
Терасса в доме Фредди. Большой обеденный стол, за столом сидит Дада, ее брат Фредди и их отец. Хотя у их отца и есть имя, но те, кто его пригласили, уже давно зовут его просто Йович. Уже долгое время его никто никак не называет, поэтому будем звать его Йович.
Фредди и Дада действительно похожи чем-то, что вызывает отторжение. Они оба красивы, белокуры, свежи… Они похожи на какие-то украденные портреты псевдо-ренесансного мастера. В их тарелках очень маленькое количество какой-то еды, хотя и это никто не ест. Фредди и Дада еще хоть что-то пожевывают, Йович — ничего. Его тарелка, вилка, нож и бокал остаются нетронутыми. Йович сидит молча, не смотрит ни в тарелку, ни на своих детей, ничего не трогает, только опирается на свою трость, как будто в любой момент готов встать и уйти отсюда. Смотрит куда-то вперед. Фредди отодвигает тарелку.
Фредди: Больше не могу.
Дада: Давай еще немного.
Фредди: Меня еда страшно раздражает. Как только поем, чувствую себя, как свинья.
Дада: Но, дорогой, выглядишь ты замечательно.
И это действительно так.
Фредди: Потому что я слежу за этим. А ты, дорогая, напротив, выглядишь отвратительно.
Но это не так.
Дада: Я сегодня не очень хорошо себя чувствую.
Фредди: У тебя месячные?
Дада не выдерживает.
Дада: Фредди!
Дада вообще-то не может подвинуться к столу ближе из-за своего живота.
Фредди: А, ну да. Я постоянно забываю об этом твоем отпрыске в животе. Поэтому тебе и не хорошо.
У Фредди никогда не было секса с женщинами.
Фредди: Я вообще тебя не понимаю. В наши годы рожать еще одного ребенка.
Это «одного» Фредди произносит так, как будто это, например, сороковой или сотый ребенок.
Дада: Фредди, дорогой. Я сегодня не в настроении.
Фредди: Я просто говорю. Мне это противно.
То, что Фредди не спит с женщинами, неоднократно возмещается по-другому.
Фредди: А ты не думала о лифтинге?
Дада: Нет. А что? Думаешь, нужно?
Фредди: Ну, может, немного…
Дада руками натягивает кожу на лице.
